Часть сорок девятая (Хануман созерцает Равану)

Вожак обезьяний дивился властителю Ланки,
Его всемогуществу, и непреклонной осанке,

И взорам, налившимся кровью от бешеной злобы,
И блеску вокруг этой грозновеликой особы.

Сверкающий золотом чистым венец неохватный
Кругом украшали алмазы и жемчуг скатный.

И, созданные волшебством воплотившейся мысли,
В ушах его нерукотворные серьги повисли.

На Раване было из тонкого льна одеянье.
Камней самоцветных его окружало сиянье.

Натертый сандалом и дивно душистою смесью,
Главарь боговредных держался с великою спесью.

У Раваны были мясистые красные губы,
И,   зверски  оскалясь,  клыками  сверкал  острозубый.

Притом  Хануман   благородный  помыслил,  что  в  пору
Нашествия змей он походит на Мандару-гору,

Покрытую разноузорчатым сонмом чудовищ,
Как Раваны стан — изобильем бесценных сокровищ.

На нем ожерелье сверкало жемчужное — чудо!
И выглядел он, как сурьмы темно-синяя груда.

У Раваны было лицо багрянистого цвета,
Как темная туча, хранящая отблеск рассвета.

И Ланки властитель, чей дед был премудрый Пуластья,
Носил огнезарные перстни, златые запястья.

Сияли они на руках его — левой и правой, —
И каждая схожа была со змеей пятиглавой.

Была со змеей пятиглавой рука его схожа,
И пахла сандалом холеная Раваны кожа.

Играли  вкраплепья  камней  самоцветных  в  престоле
Кристальном, какого сын Ветра не видел дотоле.

Под пышным навесом его безмятежно покоясь,
Властитель,   как  солнце,   сиял,  обнаженный  по пояс.

У трона махали хвостами кутасов лохматых
Ряды опахалыциц прекрасных, в одеждах богатых.

В   дворцовый   покой,   где   светился   престол   огнезарный,
Вошел и приблизился к Раване сын Кумбхакарны,

Что звался  Никумбхой,  а с ним и Прахаста Рукастый,
Дурдхара Неистовый, и Махапаршва Бокастый,

И много советников Раваны, полных коварства,
Вдобавок весьма искушенных в делах государства.

И Ланки владыка среди четырех йатудханов
Был тверди подобен среди четырех океанов.

И выглядел он, окруженный своими слугами,
Как Индра, властитель богов, окруженный богами.

Принять венценосного Равану было бы впору
За Меру — волшебную, чистого золота гору,

Когда в облака грозовые из мрака и света
Вершина горы златозарной бывает одета.

Владыке Летающих Ночью, что проклят богами,
Сын Ветра дивился, хотя был истерзан врагами.

Для виду предавшись ватаге свирепой и шумной,
О Раване мыслил вожак обезьян хитроумный:

«Какое сиянье, роскошество, великолепье!
Пред этим величьем — какое кругом раболепье!

Ни в  мощи,  ни  в доблесги нет  недостатка,  ни в славе.
Но мы восхищаться владетелем Ланки не вправе!

Нет спору, хотя и прекрасно могущество это,
Носителя зла не спасет преимущество это!

Не будь- он властителем ракшасов богопротивных,
Он мог бы хранителем стать небожителей дивных.

О Равана, десятиглавое зла порожденье!
Жестокостью ты заслужил трех миров осужденье.

Я знаю, коль скоро ты в ярость придешь, злоприродный —
Из тверди земной сотворишь океан полноводный!»